Победа 80!

Чтим и помним: юрисконсульт ГУЗ «ТОНД № 1» Завражнова Мария рассказала историю своего дедушке - участника Великой Отечественной войны Задкова Тихона Егоровича. «Дважды Воскресший»:

Статья Сергея Белозерова из газеты Тульские известия № 96 от 22 мая 1993 года:

Тихону Егоровичу давным-давно поставили памятник в деревне со страшным названием Погостье, если кто не знает, то «погост» и «кладби­ще» по-русски означают одно и то же.

 Если кто не знает, что такое «Невский пятачок» под Ленинградом, то могу сказать, что оттуда выходили живыми двое из тысячи, да и то иногда. Эту мясорубку, которая продол­жалась все три года блокады, иногда еще называли Невской Дубровкой, по имени бывшей деревни, пропитавшейся на сто­летия русской кровью. Если кто не знает, как там по приказу Сталина годами целые дивизии под прямым расстрелом выдер­живали не больше трех дней, а потом заменялись новыми, пусть почитает ме­муары полководцев, петому что солдат не осталось. Почти...

И один из них — из тех, кто жив и мертв Тихон Егорович Задков, кото­рый вышел из могилы живым и жил на улице имени непонятных Братьев Жабровых, в городе Туле с его непонятной историей и России с ее непонятным настоящим.

« Ну, я же не знал, что меня похорони­ли...» оправдывается Егорыч. Чего там на фронте солдат может узнать про себя? Погнали иди... Отпустили иди домой. Что под пули, что домой за тебя решат.

И правда, решать было нечего.

Обидное для солдат название село Мартышкино под Ленинградом свое имя оправдало. Немцы их там зашибали, как хотели. Батальон Задкова все равно стоял насмерть, и это не простые слова. Под Мартышкином они поднимались с те­ми же криками, как вся страна: «За Родину! За Сталина!». И не знали тогда, насколько они заранее обречены.

Комбат еще рыпался воевать при пол­ной безнадежности. И, самое главное, бойцы были с ним согласны. Шли на смерть, уверенные в своей правоте.

Однажды Егорыча с товарищами по взводу послали в разведку. С точки зрения военной тактики, в которой я немного разбираюсь как армейский корреспон­дент, это было чистейшим безумием, потому что над головами бушевал шкваль­ный огонь и разведывать пулеметные и минометные точки противника было не нужно, а подавить огнем невозможно. Но они пошли.

Ты прости, говорит Егорыч, но когда нас накрыли минометами и стала обхватывать с двух сторон цепь автоматчи­ков, то мы бежали, как зайцы...

И правильно сделали. Но его, восемнад­цатилетнего Тихона, что-то горячо толкну­ло в спину, и больше... и больше ничего.

После этой разведки он только много позже очнулся в госпитале в Малых Ижорах под Питером, контуженный и об­мороженный. Кто его вытащил из-под свинцовой плиты смерти, он до сих пор не знает. Помнит только, что они каждую ночь прощались друг с другом навсегда на всякий случай.

Ну, а потом вообще смешная история (это сейчас он усмехается) из госпиталя его выписали в мае 1942 года и направили в особую часть, в автоматчики- десантники.

Сдружился с Колей Бакониным, земля­ком из Тулы, его убили прямо на глазах и вроде бы в спокойном отдалении от передовой, которое бывало так редко. Снаряд, пока Тихон был в стороне, ударил прямо в палатку, и осталась только во­ронка.

Перед войной в 1-ю дивизию НКВД записались около тысячи туляков, и это, чтобы все понимали, была не тыловая дивизия, а то соединение, которое, и осо­бенно 4-й полк полковника Донского, бросали туда, где фронт дрогнул. «На передке», как говорят старые солдаты, заработали звание гвардейской 46-й Лужской ордена Суворова дивизии. По под­счетам совета ветеранов, сейчас в 1993 году из 1000 туляков-добровольцев, служивших в ней, осталось в живых пятеро, и прак­тически все тяжелые инвалиды.

Какие люди были в четвертом де­сантном гвардейском полку? Ну хотя бы довоенные тульские пацаны, послевоен­ные студенты, а потом преподаватели и ученые Тульского политехнического ин­ститута, ныне университета Рудаков Константин Сергеевич, Абашкин Павел Семенович, которых знает и уважает половина инженеров и научных работни­ков Тулы и страны. Сколько еще из тысячи восемнадцатилетних талантливых и рабо­тящих тульских мальчишек этого полка осталось на мерзлых полях и в гнилых болотах...

Мы помолчали, запоздало отмечая День Победы.

Собаки... сказал вдруг Тихон Его­рович.

Собачки...

Он стал рассказывать, и я понял, что первое слово, «собаки», относилось к ов­чаркам, а второе, «собачки» к дворня­гам.

...Сержант Задков тогда очнулся в снегу в странном пространстве между нежным шепотом смерти и жалобным, жалею­щим повизгиванием собаки. В последний раз глаза разлепив в полу смертном бес­чувствии, увидел рядом овчарку и приде­ланные сбруей к ней саночки. Что-то понял. И, кое-как перевалившись через бок, упал в эту собачью лодочку. Овчарка довезла его до медсанбата.

Ну, теперь к любой овчарке я отно­шусь как к своей спасительнице,— говорит Егорыч. А к дворнягам жалеючи...

Те, военные дворняги спасали и его, и взвод, и батальон не раз. Собачьи инструкторы приводили их на передовую после того, как разведка доложила, что начинается немецкая танковая атака. Бес­призорные псы, заранее приученное к то­му, что под танком должен висеть кусок мяса, бросались навстречу железным громадам, неся на спинах рюкзак с взрывчат­кой.

Были случаи, когда десять-пятнадцать танков, идя на беззащитный батальон, вдруг отворачивали, увидя одну бродячую собаку, не военную, а просто голодную и рыщущую по полю.

...Смотрю еще на один снимок из архива Егорыча.

Трое молодых и жизнерадостных его друзей, еще в буденовках, островерхих и со звездой.

И две подписи:

«На память дорогому другу по развед­ке».

«Такими мы входили в битву за Россию».

Вторая сделана уже позже, на встрече однополчан. Тихон Егорович; как бы ни было тяжко, ездил на эти встречи каждый год в мае, пока его не парализовало: одна рука совсем не работает, вторая с трудом, позвоночник покалечен, ноги отказывают.

Но ему прислали трогательное пригла­шение: «Дорогой боевой друг, однополча­нин! Вместе с этим письмом вы получите наше поздравление и приглашение на встречу ветеранов в дни 48-й годовщины со Дня Победы советского народа н Вели­кой Отечественной войне. Конечно, на­дежды на многочисленную встречу, как это бывало прежде, у нас нет, и не только потому, что возраст и раны, болезни сказались, но и потому, что условия, в которых мы оказались сегодня, создают непреодолимые трудности. Но мы будем ждать тех, кто сможет приехать...» И под­пись —«Н. Шевцов, председатель совета ветеранов 46-й Лужской ордена Суворова дивизии».

Ну, сам понимаешь, я не мог ни прийти, ни приехать... говорит Его­рыч. С войны-то пришел, а сегодня...

С войны, искалеченный и изуродо­ванный, он пришел к родной матери. Постучал в дверь, она открылась, и мать закричала: «Уйди отсюда, бродяга!»

Потом всмотрелась и зарыдала: «Ой, Тишенька мой...»

Похоронку она уже давно получила, привыкла к горю и одиночеству и к тому, что еще один сын, Иван, схоронен под Сталинградом. Но эти листки могли прийти еще не один раз: и когда сын умирал в госпитале под Ленинградом от дистро­фии и его собирались везти в морг, и когда он мог погибнуть в любом бою до страшного 1943-го, в котором его все-таки комиссовали.

Наутро он пошел в райвоенкомат и по­просил отдать ему документ, в котором сказано, где он похоронен и когда.

Жена Егорыча, Зинаида Степановна, бережно хранит все эти бумаги и сним­ки  от похоронки до фотографий по­следних встреч ветеранов. Правда, муж на нее кричит: «Чего ты вместе с этими бумагами держишь фотографии из дома отдыха ветеранов!» Ему выдавали пару раз путевки, но, по-моему, он психует на жену не потому, что выдался отдых, а потому, что ему непривычно быть не на фронте.

Но ведь и Зинаиде Степановне никуда не уйти от той войны. В 45-м ей было всего пятнадцать. «А я уже тогда не помнила, когда отдыхала... говорит. Жмых, ле­беда, мерзлая картошка и каторжная работа с темна до темна в колхозе.

ДВАЖДЫ ВОСКРЕСШИЙ не на каждого солдата по ошибке -приходила похоронка, не каждому почти через сорок лет после войны довелось побывать на братской могиле и увидеть среди фамилий на обелиске свою собственную. А Тихону Егоровичу Задкову выпало. При нём же - сбили тогда с обелиска его фамилию... В ПОХОРОНКЕ написано: «Ваш сын Задков Тихон Егорович, уроженец г. Тулы, ул. Братья Жебровского, д. 100... в бою за Соц. Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 28.01.42 г. и похоронен в р-не ст. Погостье Ленингр. обл.»

Все так с неточностью в на­звании улицы Братьев Жабровых с сокращенными на­спех словами. Ибо сколько их, таких извещений, писалось в каждый день сорок второго...

Меня спас Бог. Я и воевал, когда, в Бога веровал. И собака меня спасла, санитарная овчарка меня, раненного, оттащила на волокуше в укрытие. Санитары до меня не добрались бы под обстрелом, кровью истек бы.

Скончался Тихон Егорович в 1999г. в городе Тула.